Римский орел - Страница 7

Римлянин мотнул головой и выругался.

– Я драться не собираюсь! – заявил он. – Потянем время. Сколько там еще до захода осталось?

Подполковник глянул вверх, на солнце…

И в этот миг кентурион прыгнул вперед и нанес Геннадию, не ожидавшему подобного коварства, страшный удар головой в подбородок.

Очнулся подполковник уже в клетке.

Римлянин располагался в соседнем «помещении».

– Ты что сделал, сучий сын? – яростно прохрипел Черепанов.

Кентурион засмеялся.

– Ты мне понравился. Череп, – сказал он. – На опциона моего первого похож. Так что живи. Принеси потом в жертву теленка, чтоб моя душа порадовалась.

Час спустя им принесли обед: по большому горшку рагу с изрядным количеством мяса и по кувшину такого же отменного эля. Вот только рагу, в отличие от прежней пищи, было здорово пересолено. Возможно, это было проявлением щедрости (соль представляла изрядную ценность), но у Черепанова родились нехорошие подозрения.

– Постой, Плавт! – сказал он соседу, энергично зачерпнувшему из горшка. – Думаю, сейчас нам лучше попоститься.

– Хочешь лишить меня последнего в жизни пира? – возмутился кентурион. – Ну уж нет!

– Идиот! Уверен, они туда что-то подмешали!

– Ну и что? Значит, я умру в хорошем настроении! – Римлянин опять сунул пятерню в горшок.

– Погоди, говорю! Глянь сюда! – Черепанов осторожно показал ему кончик сорванной с квеманской куртки бляхи. – Видишь? Еще не вечер, кентурион! И раньше, чем он наступит, нам понадобится все, на что ты способен. А способен ты, я думаю, на многое. – Подполковник погладил обросшую светлой бородкой челюсть. Она все еще ныла, черт побери этого латинянина!

При виде железной чешуйки глаза Плавта вспыхнули. Кентурион соображал с похвальной быстротой. Примерно так же, как действовал.

– Ты еще увидишь, на что способен примипил Гонорий Плавт Аптус ! – заверил он и принялся опорожнять горшок в ближайшие кусты. Потом выплеснул туда же и содержимое кувшина. И вдобавок помочился на это место, чтобы ни у кого не возникло желания шарить под кустами.

Черепанов последовал его примеру. Но сначала потратил минут десять, чтобы до бритвенной остроты наточить железную чешуйку о горшок.

«Бдительная» стража ничего не заметила: четверо квеманов азартно играли в некую игру вроде «ножичков», остальные столь же азартно болели. В общем, им было не до каких-то там пленников.

И напрасно.

Глава шестая, в которой рассказывается о том, как подполковник Черепанов и кентурион Плавт принимают участие в человеческом жертвоприношении

Выглядели они примерно так, как и представлял Геннадий. Здоровенные, черные, блестящие от жира. Все пространство внутри частокола было разделено невысокими глиняными стенами. Похоже на лабиринт для детишек. Только игры в этом «лабиринте» были не детские. И дым курений не мог перебить запах мертвечины. Идолов было четыре. Два кумира изображали мужчин, два – женщин. Рядом с каждым идолом – некое подобие алтаря. Четыре каменные плиты, положенные горизонтально у женских идолов и установленные вертикально – у мужских. В трех плитах были пробиты сквозные отверстия, через которые были пропущены ремни. На четвертой стоял горшок с ручкой, очень похожий на «ночную вазу». Золотой.

Клетки с узниками заблаговременно подняли на холм. Римлянина водрузили на возвышение. Черепанов такого почтения не удостоился – его просто засунули в угол, образованный глиняными стенами «лабиринта». Геннадий не расстроился: во-первых, и отсюда все было прекрасно видно, во-вторых, о стены было удобно подтачивать режущую кромку чешуйки – поганая железка тупилась с невероятной быстротой.

На торжественной церемонии, помимо римлянина и космонавта, присутствовали:

шестеро шаманов во главе с престарелым Древом Мудрости, восседавшим на камне напротив самого крупного идола;

пара личных телохранителей Древа, тех самых здоровяков;

двое незнакомых, немолодых уже квеманских вождей в «цивильном», то бишь без доспехов и боевого оружия, если не считать «традиционных» шлемов, увенчанных здоровенными бычьими рогами.

– Этого я знаю! – заявил Плавт, ткнув пальцем в одного из «рогатых». – Это он меня у аланов перекупил.

До заката оставалось часа три, и солнышко светило ярко. Тем не менее вид у собравшихся был достаточно зловещий. Вкупе со злобными идолами вид сей мог привести в трепет даже не слишком пугливого человека.

Но римский кентурион Гонорий Плавт, похоже, был начисто лишен страха, а у Черепанова просто не было времени пугаться: он пилил ремни, которыми была скреплена клетка. Задубевшая кожа поддавались слишком медленно. Одно хорошо: на Геннадия никто не обращал внимания – взгляды присутствующих сосредоточились на том, что происходило у подножия идолов. А происходило там нехорошее.

Из сарайчика, прилепившегося к частоколу, вывели девушку. Бедняжка почти не сопротивлялась, когда с нее сорвали лохмотья, которые язык не повернулся бы назвать одеждой, и поволокли к подножию одного из кумиров. Быстрое движение серпа с черным гладким лезвием – и хлынувшая из перерезанного горла кровь залила каменную плиту.

А из сарайчика уже тащили такого же ошеломленного парнишку.

Еще один взмах черного серпа – и алая кровь плеснула на толстый живот деревянной «богини» с ощеренной, как у драконихи, пастью.

Снова запрыгали, завыли шаманы. В небо пополз желтый липкий дым. Тела жертв бросили на каменные плиты, привязали ремнями… Словно они могли сбежать.