Римский орел - Страница 57

Геннадий поднял с пола простыню и накрыл девушку. Зря. Она проснулась, смахнула кудряшки. Глаза ее открылись сразу – и широко, словно от испуга.

– Уходишь?

– Да.

– Подожди немного… Пожалуйста! – Голос ее был таким, что Черепанов не смог отказать: опустился на край ложа.

– Не уходи, прошу тебя. Еще немного… – Девушка соскользнула с ложа и исчезла за ширмой, где стояла «ночная ваза».

Когда Марция вернулась, от нее пахло розовой водой.

Двумя руками взяв тяжелую расслабленную руку Черепанова, она прижалась щекой к ладони.

– Еще немного, – прошептала она. – Пожалуйста. Хочу запомнить, какой ты. Навсегда. Ты ведь не вернешься, я знаю.

Геннадий молчал. Сколько в его долгой и достаточно бурной жизни было таких утренних прощаний? Ох, как много. Куда больше, чем хотелось бы. Но никто, ни разу не сказал ему таких слов. Почему-то стало страшно. Эта юная римлянка, рыжая девчонка, пахнущая медом и розовыми лепестками, заставила его ощутить безвозвратно уходящее время. То, о котором сказано: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку». И вопреки этому пугающему чувству, Геннадий сказал то, что не собирался говорить.

– Вернусь.

– Что? – Темные, чуточку выпуклые глаза глянули на него снизу.

– Я вернусь, Марция. – Голос почему-то стал хриплым.

Не поверила. Засмеялась тихонько, встряхнула копной бронзовых завитков.

Она была в его жизни эпизодом. Случайной встречей. Старый воин, на одну ночь смывший с кожи дорожную пыль, – и юная дочка трактирщика. Одна ночь – это все, что могло быть между ними. Марция знала это и не строила иллюзий. Ни вчера, когда (сама) сказала ему: да. Ни сегодня.

Черепанов отнял у нее руку, коснулся ее губ указательным пальцем, покачал головой.

– Я сказал, что вернусь, – произнес он негромко. – И вернусь. Хотя бы для того, чтобы сплясать на твоей свадьбе. Договорились?

– Да, – в темных глазах заплясали веселые искры, – только вряд ли, дом Геннадий, я буду примерной женой. Разве что…

– Что?

– Эй, Череп! – раздался снаружи зычный голос Плавта. – Спускайся! Каша поспела!

Марция звонко рассмеялась.

– Скажу, когда вернешься! Обещаю!

Глава восьмая Командующий «Западной группой войск» римской императорской армии Гай Юлий Вер Максимин

Римский лагерь выглядел настоящей крепостью. Ров, вал повыше человеческого роста, с частоколом, привратные башни, сами ворота, толстые, скрепленные железом. И охрана – из ребят, которые клювами не щелкают.

– Пароль! – Двое заступили дорогу. Один – поближе, другой – подальше, на подстраховке.

А наверху, на площадке башни, знакомо (уже знакомо!) скрипнул натягиваемый лук.

Красивые парни: доспехи блестят, шлемы сияют… Наконечники копий тоже сияют. И бронзовые нашлепки на щитах.

– Откуда я могу знать пароль, солдат, если твой тессерарий сообщил его тебе, а не мне? – добродушно пророкотал Плавт. – Позови-ка старшего!

Караульный свистнул.

Старший, офицер в рельефном нагруднике (такой позднее назовут анатомическим ), в серебряных поножах, с роскошным красным гребнем на шлеме, появился тут же, двинулся к ним – без спешки, с достоинством, помахивая дубинкой.

И вдруг остановился и звонко хлопнул себя по бедру:

– Юпитер Капитолийский! Аптус! Ты ли это? – гаркнул он. – А говорили: тебя прибрал Орк!

– Не сошлись с ним характерами, – проворчал Гонорий. – Будь добр, гастат, не труби на весь лагерь. Я хочу сделать кое-кому сюрприз.

– Понял! – Офицер осклабился. – Курций, проводи кентуриона к преторию… Хотя нет, останешься тут, за старшего. Я сам хочу это видеть! – Римлянин перевел взгляд на Черепанова, и улыбка сбежала с его лица. – А это кто такой? Что тебе нужно, варвар?

– Он – со мной, – бросил Плавт раньше, чем Геннадий успел ответить. – Да повежливее с ним, гастат! Во-первых, он – рикс. Во-вторых, зовут его Геннадий, а прозывают – Череп, потому что сама смерть глядит из его глаз. В-третьих, он изъявил желание послужить Риму, и лично я этому очень рад, потому что – и это в-четвертых, – он – мой друг. И если тебе этого недостаточно, гастат…

– Вполне, примипил! – Офицер прижал к груди сжатый кулак. – Рикс! Прошу следовать за мной!

И они двинулись к аккуратным рядам палаток, отступавших от стен шагов на сто, вероятно, для удобства обороны.

Меж ровных рядов палаток вытянулась прямая и широкая улица (иначе не назовешь), весьма оживленная. Причем двигались по ней не только солдаты, но и лица, явно штатские. Например, пришлось объехать телегу, полную каких-то корнеплодов, влекомую бычками. А правил бычками парнишка явно допризывного возраста.

Большая часть народа занималась полезной деятельностью, но немало было и праздношатающихся, в том числе и офицеров, которых Черепанов уже научился опознавать, но скорее интуитивно. Стандартных знаков различия не наблюдалось. По крайней мере Черепанов их пока не заметил. То есть он узнал бы, скажем, кентуриона – по поперечному «гребешку» на шлеме, но большинство солдат было без головных уборов. Недопустимая вещь с точки зрения армии, воспитавшей подполковника Черепанова. С другой стороны, и в его время солдаты в касках просто так не разгуливали, а до фуражек, беретов и пилоток здесь еще не додумались.

Внимание на них обращали многие. Особенно на Черепанова, который в своем наряде «от вандала», верхом, смотрелся здесь примерно как ваххабит в полном вооружении, раскатывающий на джипе по территории военного аэродрома. Но учитывая, что сопровождали «ваххабита» двое офицеров, никто ему претензий не предъявлял. Сами офицеры привлекали меньше внимания, хотя с дежурным многие здоровались, а узнававшие Плавта по большей части вместо приветствия роняли на грудь челюсть. Минут пять спустя Черепанов обернулся и обнаружил, что за ними тянется приличная свита. Должно быть, не один только дежурный офицер желал поглядеть на возвращение старшего кентуриона.