Римский орел - Страница 103

103

Да, Рим был велик. И великолепен. И при этом безобразно тесен. Даже относительно широкая виа Фламина напомнила Черепанову улицы Москвы в часы пик. Декурион эскорта страшно ругался и то и дело порывался пустить в дело плеть. Лишь однажды они уступили дорогу – носилкам какого-то сенатора. Всем прочим полагалось убраться с пути императорских вестников. Но «все прочие» не очень-то напрягались на этот счет. И на брань декуриона отвечали еще более цветистым сквернословием.

Однако поверх всей этой пестрой и беспокойной толпы высились потрясающей красоты строения. Черепанов с восхищением вертел головой, совершенно не огорченный тем, что они двигаются со скоростью больной черепахи.

Тевд Трогус, невероятно довольный реакцией командира на красоты Вечного Города, орал, перекрикивая гам толпы:

– Вон, гляди, кентурион, – мавзолей Августа… А это арка Аврелия… А вон там, впереди, справа – арка Клавдия…

Всадники эскорта тоже активно задирали головы. А вот их декурион был к великолепию архитектуры совершенно равнодушен. Все, чего он желал,– побыстрее доставить Геннадия начальству и напиться. За все время путешествия он позволил себе не больше дюжины кувшинов разбавленного вина. Потому что, отправляя его с поручением, примипил Феррат обозначил декуриону не только важность задачи, но и возможные жизненные перспективы, если декурион не поспеет в срок.

– Эй! – вдруг закричал Трогус, увидев, что их небольшая компания свернула с виа Фламина в щель между домами, которую не то что улицей – переулком стыдно было назвать. – Разве мы не к Палатину?

– Нет! – отрезал декурион и злобно выругался: кто-то сверху выплеснул помои прямо под копыта его коня. – Нет! – зарычал он, едва не размазав по стенке какого-то бродягу с наполовину выбритой башкой. – К термам Диоклетиана.

– Это еще зачем?

– А затем, что рядом с ними – дом твоего легата, сожри тебя Орк!

Всю дорогу оба декуриона неплохо ладили, но римская публика хоть кого выведет из терпения.

– Ага, – удовлетворенно изрек Трогус. – Отлично! Заодно и помоемся! – и подмигнул Черепанову.

Глава вторая, в которой простой кентурион Геннадий Череп удостаивается внимания самого повелителя Великой Римской империи

Здесь было слишком много места. И слишком много золота и мрамора. В этом зале даже гигант Максимин казался маленьким.

Но когда он остановился перед возвышением, на котором стояли троны Августа и его Соправительницы, ему не пришлось задирать голову. Командующий Дунайскими легионами сдернул с головы великолепный шлем и опустился на колено. Черепанов последовал его примеру.

Император кивнул и сделал знак: «Поднимайтесь».

Геннадию рассказывали, что молодой Север не любит церемоний. А вот его матери они нравятся.

Мамея взирала на них сверху холодными бесцветными глазами. Главным образом – на Черепанова. Внучка Септимия Севера Юлия Авита Мамея терпеть не могла Фракийца. Об этом Геннадию тоже рассказывали.

– Ты просил аудиенции, – недовольно процедила она. – Зачем? И зачем ты притащил с собой какого-то кентуриона…

Вчера Максимин сказал подполковнику: «У римлянина должно быть три имени. А у тебя только два. Не хочешь взять еще одно? Мое».

«Если ты не против, – сказал Черепанов. – Я бы взял имя своего отца».

«Как звали твоего отца?«

«Павел», – ответил Геннадий.

«Хм-м… Ростом ты тоже невелик . Ладно, сойдет. Все же не какой-нибудь там Вортигерн. Значит, так ты и будешь зваться: Геннадий Павел».

Мощный голос Максимина гулко прокатился по залу:

– Его зовут Геннадий Павел Череп. И я хочу, чтобы ты, Август, и ты, Августа, увидели его.

Столпившиеся позади трона царедворцы недовольно загудели. Фракиец никого не баловал придворными манерами. Человек, которому сам прадед нынешнего императора Септимий Север позволял называть себя по имени, полагал, что может не утруждать себя подобострастными оборотами.

Черепанов наблюдал не столько за царедворцами в белых и белых с пурпуром тогах, сколько за окружившими тронное возвышение преторианцами. Преторианцам Максимин тоже не нравился. Это ясно читалось на их надменных физиономиях. Особенно на одной из них, принадлежащей старому знакомцу, трибуну гвардии Сексту Габинию Оптимиану, официальному жениху Корнелии. Надо полагать, и этот здесь неспроста.

Да, Максимина здесь не любили. Разве что сам император глядел на него без откровенной враждебности. Лишь с неодобрением.

Но Фракийцу всеобщая нелюбовь, похоже, по барабану.

«Не чересчур ли он храбр? – подумал Геннадий. Ведь легионы Фракийца – далеко, а преторианцы совсем близко».

– Я хочу, чтобы ты, Август, и ты, Августа, увидели его, – пророкотал Максимин. – Этот кентурион стоит многих, когда дело касается защиты Рима!

– Я что-то слышал о нем… От Антонина Гордиана, кажется… – невнятным высоким голосом проговорил император.

Он поглядел на Черепанова сверху. Голос Александра Севера был вялым, но взгляд – острым и внимательным.

– Не ты ли недавно помог моему трибуну Габинию во время набега варваров защитить дочь сенатора Антонина Гордиана?..

«А ведь это – великая честь, – подумал подполковник. – Со мной говорит глава Первой империи этого мира». Если принять во внимание здешнее воинское звание – это вообще невероятно. Все равно что какой-то пехотный старлей удостоился приема у президента. А ведь император – покруче, чем президент…

– Нет, ваше величество. – Черепанов не знал церемониала (никто не потрудился его просветить), но решил, что это обращение подойдет. – Ваше величество неверно информировали.

103